Но барахтаться он будет, где вы видели идиота, способного утюгом пойти ко дну в такой ситуации? Так в чем же тут клятая неправильность? Камышан достаточно умен, чтобы не цепляться за идущего ко дну патрона… Что-то такое он знает, иначе не послали бы стрелка… Нужно прокрутить в памяти и заново проанализировать разговор, манеру держаться, высчитать возможный ход мыслей клиента… В чем тут неправильность?
– Бомба, – сказал Паша, положив листки на стол так, словно они были сделаны из тончайшего хрусталя. – Залетели мы с тобой на самые верхи…
– Как, на твой взгляд?
– Не тянет он на убийцу. Точнее, улики против него не тянут на серьезные. Если его подставляют, то делает это круглый дурак, никогда прежде не имевший дела с уголовщиной. Только учти, я никаких фамилий не выдвигаю, просто думаю вслух…
– А что тут думать? – сказала Даша. – У нас есть время до завтра, до пятнадцати тридцати. Крайний срок, когда мы обязаны будем доложить все прокуратуре. Каковая его у нас моментально заберет. Чего я категорически не хочу. Не так уж часто бывает, Паш, чтобы начальство совершенно развязывало руки. Грех не использовать такую везуху.
– А Галахов тебя потом не подставит? – спросил прямой человек Паша.
– Попробую на него понадеяться, – сказала Даша. – Ты иди и уладь все с Тодышем – пусть этому сукину коту жратвы раздобудут, курева и чтобы ни одна живая душа к нему носа не совала… Тодыш как, носом не крутит?
– Да нет, все нормально.
– Вот и ладушки. Брось все силы на ту парочку, что уволокла Нину, из кожи вон вывернись. А у меня – свои заморочки…
…В глубине души она заранее приготовилась – не к прямому хамству, конечно, к подчеркнуто издевательской вежливости и взглядам свысока. В «империи Бека» любили щегольнуть своей крутизной, старательно уподобляясь былым ухарям-купцам…
Однако встретили, в общем, довольно мирно. Едва услышав ее фамилию, охранник при галстуке провел ее в роскошный холл, минуя проход со всяческими детекторами – оружия, взрывчатки, хитрой аппаратуры. Со стороны этот проход выглядел совершенно безобидно, но Даша-то знала его секрет. То, что ее провели через дверь для VIР, можно считать знаком внимания…
На мягком кожаном диване, под клеткой с огромным цветастым попугаем она высидела не более двух минут. Что опять-таки было знаком особого расположения – однажды на этом самом диване сорок минут продержали главу администрации района, из чистого принципа, чтобы знал, куда заявился. По достойной доверия информации, Беклемишев в это время охаживал в своем кабинете очаровательную секретаршу – не столько обуреваемый плотскими вожделениями, сколько из желания довести принципы до логического конца. И, ничуточки не покривив против истины, заявлять потом: «Сидит это он, как жаба на печи, а я тем временем Натку понукаю…» Говоря откровенно, Даша нисколечко не жалела униженного чиновничка, ибо он заявился по собственному желанию, почтительно потолковать о некоем скользком дельце, с которого рассчитывал получить левый навар. А следовательно, напросился на хамское обхождение сам…
Появилась вышеупомянутая секретарша, продуманно-холеная белокурая дива в светло-сиреневом костюме с символической юбчонкой, вызвавшем у Даши кратковременный промельк типично женской зависти. Вышколена была, стервочка, приходится признать – шагая за ней следом, Даша поневоле ощутила себя героиней великосветского сериала о тяжелой жизни простых бразильских миллионеров.
Беклемишев, конечно же, не простер радушие настолько, чтобы встать при виде дамы – восседал за необъятным столом под своей парсуной, писанной маслом, невыносимо яркими красками. Увековеченный на полотне Бек был, как положено первогильдийскому купчине, бородат, на столе перед ним громоздились кучей золотые монеты неведомо каких стран и народов, имелись также все атрибуты многотрудного купеческого ремесла – весы, счеты, украшенные висячими печатями свитки, гусиные перья в золотом жбанчике и неведомо зачем присовокупленный циркуль. Вне всякого сомнения, национал-патриот усмотрел бы в этом циркуле масонскую символику, но Даша, относившаяся к политике наплевательски, решила, что шантарский нувориш попросту углядел подобный инструмент на какой-то картине и захотел ради вящей пышности оснастить им свое подобие.
Окинув взглядом кабинет, Даша не усмотрела ничего похожего на диван или софу – и мимолетно-злорадно посочувствовала секретарше, от которой, несомненно, требовалась в таких вот условиях толика акробатического мастерства. Села в мягкое кресло и принялась подыскивать подходящую фразу, в которой сочетались бы независимость, капелька шантажа, искреннее расположение к удрученному отцу, а также…
Не пришлось стараться – Беклемишев что-то проворчал в виде приветствия и осведомился с ходу:
– Какую-нибудь сделку будете предлагать?
– Пожалуй, – сказала Даша, обрадованная, что ее избавили от дипломатических преамбул. – Я вас никогда не считала дураком. Понимаю, что вы чувствовали… Но с тех пор успели, уверена, перекипеть, обдумать все на трезвую голову и понять: их обоих подставили, и вашу Женю, и моего шефа, это не более чем поганый спектакль…
– Пить что-нибудь будете? – прервал он несколько сварливо, но все же не столь хамским тоном, какого Даша ожидала.
Вспомнив парижское турне, свой лучик света в темном царстве, она сказала небрежно:
– Вот разве что рюмку «Империал Кингдом» с капелькой «Перрье»…
Блондинка воззрилась на шефа чуть растерянно – не было у них ни того, ни другого, сразу видно.