Капкан для Бешеной - Страница 119

119

Она открыла об угол столика бутылку «Пепси», отхлебнула пару глотков, поставила ее рядом со стаканом, положила тут же распечатанную пачку печенья, помаду, немножко разворошила стопку постельного белья. Оставалось полное впечатление, что хозяйка купе по-прежнему пребывает где-то поблизости. Объемистая сумка стояла в ящике – и ничего в ней не было, кроме большой коробки из плотного картона, распиравшей сумку так, что у любого наблюдателя оставалось впечатление серьезного багажа.

Уставилась в окно на уныло серевший снег, покрывавший кое-где поля. Голые березы, низкие сопки на горизонте – уныло… В голову почему-то лезли строчки из последнего шедевра покойного Кухарука:

– В то утро бандитов гроза погибает,
оставив жене скорбь и детям.
Матерый бандит его жизнь обрывает
в расцвете всех сил на рассвете.
Угрозыск теряет орла-капитана,
кто мог стать вполне генералом.
Придет ли конец мафиозному клану,
а также всему криминалу?
Одно утешает, что улицу эту
назвали теперь в честь героя,
кто пал смертью храбрых нынешним летом
в борьбе против банд под горою…

Надо же, как впечаталось! Увы, Кухарук, несмотря на свою жутковатую биографию – а может, как раз благодаря ей, – в пиитическом творчестве своем был неисправимым романтиком. Жди, как же. Назовут в твою честь улицу… Даже переулок Цементный и то вряд ли переименуют…

Она старательно вложила друг в друга два ярких полиэтиленовых пакета, а уж туда спрятала сверток с кассетами – Галахов старался на совесть, кассет было до известной матери… Поезд уже замедлял ход, справа и слева потянулись пакгаузы с огромными красными надписями НЕ КУРИТЬ! грузовые составы, какие-то мистически синие фонари, ярко горевшие вровень с рельсами. Уже слышно было, как хрипит станционный репродуктор, извещая заинтересованных лиц насчет второго пути и трех минут стоянки.

Даша упихала туда же шапку, накинула куртку, не застегивая, прикрыла за собой дверь купе и направилась к тамбуру. Миновала три вагона, остановилась в тамбуре четвертого, рядом с двумя курившими верзилами и пожилой супружеской четой, явно намеревавшейся здесь и сойти. Вот уж загадка века, что они со своим чемоданом не сели на электричку, ради сорока минут езды тратились на билет в фирменном…

Верзила в неплохом прикиде, конечно же, равнодушным не остался:

– Девушка, а вы тут сходите или как?

«Мне бы ваши заботы, Марь Иванна», – вспомнила она фразу из классического анекдота, но улыбнулась обаятельно:

– Нет, дальше еду… А что?

– До Аюкана?

– Однозначно.

– Познакомиться бы… Двенадцать часов ползти – такая скука…

– Познакомимся, – пообещала Даша. – Я на вокзал за пивком сбегаю, а вы, если мой муженек покажется, так и скажете, лады? Особые приметы: в малиновом пиджаке, златая цепь, на поясе пейджер, а за спиной – два мордоворота…

Верзилы мгновенно увяли. Проводница уже распахнула дверь и покрикивала теперь:

– Да погодите вы, еще не встали!

Даша сошла следом за пожилой четой, не спеша направилась в крохотное здание вокзальчика, кремовое с белой каймой. Деревня Краснореченская была довольно большой, и оттого вокзальчик имел все атрибуты цивилизации – желтые скамейки, ларьки, лотки и даже игральный автомат (правда, цивилизация не простерлась настолько далеко, чтобы он еще и работал).

Она была уверена, что слежки за ней не было. С видом полнейшего равнодушия к фирменному поезду «Кедр» устроилась у высокого немытого окна. Вскоре поезд дернулся – и пополз себе восвояси. Никто не побежал к вокзалу в поисках отставшей, никто не вошел следом за ней. Все чисто. Даша испытала упоительное чувство полнейшего одиночества. Отряд не заметил потери бойца…

…Через пять минут она вернулась в Шантарск на ближайшей электричке. Взяла такси, махнула на правый берег, там немного попетляла по улицам и на автобусе поехала назад, на левый берег могучей Шантары. Слежки не было.

«Переиграла, – не без законной гордости подумала Даша. – Ай да майор Шевчук, ай да сукина дочь…»

Ощущение было странное, приятно щекотавшее нервы – она вдруг оказалась в родном городе словно бы гостьей. Ни единая живая душа не знала, что она вернулась. Чувства неописуемые – огромный миллионный город по-прежнему работает, как исполинский механизм из людей и машин, а ты свободна от всего, никому не обязана сейчас, можешь бесцельно бродить, не увлекаясь, впрочем: мало ли что, еще найдется кто-то зоркий и опознает. То ли Штирлиц на улицах Берна, то ли инопланетный пришелец. Она попыталась взглянуть на шумную улицу так, словно видела ее впервые в жизни, старательно отрешаясь от прошлого, – даже голова чуточку закружилась от своеобразного сладкого ужаса. А если настроиться и представить, что тебя тут никто не знает, что никакой квартиры у тебя здесь нет, и нет твоего имени в штатном расписании уголовного розыска, и любовников нет, и друзей, и врагов… И если приехать в городское УВД, недоуменно уставятся, не узнавая, а за дверью квартиры обнаружатся совершенно незнакомые люди, станут уверять, что они тут обитали всю жизнь…

Она чуть смущенно одернула себя мысленно, встряхнула головой. На пешеходном переходе у моста работяги в желтых жилетах поверх курток прикрепляли огромный транспарант, где красно-золотыми по синему буквами возвещалось:

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЮБИЛЕЙ ГОРОДА!»

Как водится, торопились в последнюю минуту наверстать. Завтра как раз и должно было стукнуть триста семьдесят лет граду Шантарску, каковое славное событие будет отмечено с превеликой помпой, народными гуляньями, кавалькадами ряженых казаков (в реальном прошлом дошедших сюда на своих двоих без единой лошадиной силы), явлением на публике отца-губернатора, прочими торжествами…

119