Снадобье из арсенала проституток и вагонных кидальщиков подействовало вскорости и качественно. Она первый раз видела своими глазами, как это происходит. Федя вдруг потерял нить разговора, растерянно моргнул, стал крениться набок – и, с затухающим в глазах недоумением, повалился на диван. Даша выхватила у него из руки фужер, пока не скатился на пол, заботливо устроила поудобнее. Здоров, как бык, доза оптимальная, проспит до утра, как сурок, завтра, правда, голова болеть будет, но тут уж ничего не поделаешь… «Стерва ты, Дашка», – упрекнула она себя, как-то уже привычно, словно устоявшейся присказкой. И отправилась наводить красоту.
Вообще-то, ее пальтишко, хотя и приличное в других кругах, здесь выглядело убого – но комплексовать она не собиралась. В конце концов, рядом шагает упакованный джентльмен, с него и спрос. Впрочем, в гардеробе отечественное издельице приняли с непроницаемым лицом. Учены были, всякое могло случиться – бомонд, пережив первое головокружение от успехов, понемногу научился опрощаться на западный манер, а то и замысловато развлекаться, устраивая маскарады на одну персону. Правая рука покойного Беклемишева, долларовый миллионщик Спицын, обожал заваливаться в самые дорогие магазины, имея на себе кирзовые сапоги вкупе с потрепанным ватником, карманы которого были набиты зелеными сотенными, – и выжимал из ситуации максимум удовольствия. А его приятель Кадесников развлекался чуть иначе – щеголял в дешевейшем костюмчике шантарского шитья и соответствующих туфлях, но вот часы, перстень, галстучная булавка и зажигалка были умопомрачительно дорогими даже по меркам Уолл-стрит и Сити, а пуговицы на пиджачке были отлиты из золота трехдевяточной пробы…
Правда, сняв пальтишко, она уже не выглядела инородным телом и не без женского удовлетворения окинула взором свое отражение в зеркале во всю стену – рыжеволосая красоточка в обнажавшем плечи голубом заграничном платье, пальцы унизаны изделиями из благородного металла, шея и уши им же отягощены. Роман все это подсунул в коробку с платьем, а она до поры до времени приняла спокойно…
Ресторан был из лучших, а потому атмосфера царила самая что ни на есть чинно-благородная – музыка негромкая, беседы тихие, контингент насквозь светский. Настолько, что вломиться сюда с обыском было для опера несбыточной мечтой.
Дизайнера, ходили слухи, привозили из Рима, а танцовщиц обучали в столице. Даша этому вполне поверила, увидев, как искусно выгибается, кружась вокруг металлического шеста, стриптизерка в зеленом газе – судя по всему, номер только что начался. В гнилом зарубежье, не понимавшем истинного шика, этот шест, судя по фильмам, был в крайнем случае никелированным, но в Шантарске его позолотили – знай наших. «Если она так каждый вечер будет по шесту задом елозить, позолоту частенько подновлять придется», – мимоходом подумала Даша.
– К бару, – сказала она, предупреждая вопрос Романа. – Коктейль хочу пить у стойки бара, как в классических детективах… Пора испытать, наконец.
Что ни говори, это было приятно – сидеть нога на ногу на высоком табурете, обтянутом натуральной кожей, фиксировать недвусмысленные взгляды – платье начиналось далеко от шеи, а кончалось далеко от пола, – радужно посверкивая бриллиантиками в кольцах, посасывать коктейль с видом великосветской небрежности. Не все детективные романы выдуманы от начала и до конца – порой и обычному сибирскому оперу доводится хлебать дорогостоящее пойло посреди самой пошлой роскоши.
Вот только – в первый и последний раз. Это был не ее мир, а потому и не стоило расслабляться до донышка. Чтобы не горевать потом в глубине души…
– Говорят, тут есть эти самые пресловутые кабинеты… – сказала она шепотом, разделавшись со вторым коктейлем. – Слово-то какое маняще-развратное… Насколько тебя знаю, озаботился заказать?
– А как же.
– Вот и пошли, – решительно сказала она, соскользнув с табурета и оправив платье. – Что, в самом деле, лясы точить…
Ничего экстраординарного в кабинете не оказалось – роскошная комната с необъятным диваном и богато сервированным столом, вот и все дела, разве что ванной предусмотрительно снабжен. «Так вот и гибнет романтика», – подумала Даша, поправив волосы и пристроив на столе сумочку.
…Она первая бросилась ему на шею, дрожа от возбуждения. Чувства и ощущения выплясывали шалую чечетку, примитивное желание мешалось с охотничьим азартом, а ненависть – с тоской оттого, что все происходило в последний раз. Возможно, творившееся с ней не имело названия в человеческом языке – а может, с незапамятных времен именовалось предельно точно, но она была не интеллектуалкой, а гончей собакой и просто не знала таких мудреных слов, обозначавших загадки лабиринтов души.
Она прощалась со сказкой, где с самого начала не было никаких иллюзий, а он не знал, что все это в последний раз. Даша с естественным, как радуга, бесстыдством старалась получить все и все испробовать. Яростное колыхание обнаженных тел стало последним аккордом затянувшейся схватки – о чем знал лишь один из участников, а второй, похоже, не подозревал…
Когда она вышла из ванной, уже одетая и подмазанная, а Роман удалился туда, действительность неуловимо изменилась. Затмение чувств было тренированно загнано куда-то в глубины. Она включила магнитофончик, удобно устроилась в кресле и закурила, без особых усилий возвращая холодную деловитость.
Наконец он появился, свеженький и благоухающий «Фаренгейтом», потянулся обнять. Даша легонько отстранилась: